Форум » Все о нас » Высокое искусство и унылое г...но. » Ответить

Высокое искусство и унылое г...но.

Sholah Werassa: Не знаю, как вам моя идея... Предлагаю кидать сюда все интересное, что будет найдено... да везде! В книгах, кино, интернете, газетах, и может это быть все что угодно. Все что заинтересовало или взволновало... Может и бред, но есть же вещи, которыми хочется поделиться?

Ответов - 113, стр: 1 2 3 4 All

Sholah Werassa: аааааа!!!! В лесу живут два племени дикарей, одно племя - людоеды, вторые нет. Как определить ху из ху, если первые всегда врут, а другие говорят правду? Старая загадка, кстати, и вариантов ее масса ))

Манула: Sholah Werassa Дык вот и давай, проводи среди меня разъяснительную работу!

Sholah Werassa: Манула Лав, это ЛОГИЧЕСКАЯ загадка. Я вот шо то не припоминаю, шоб хоть раз я был логичен! У тебя, кстати, случайно нет интервью, где Фернандо о сатанизме говорит?


Манула: Sholah Werassa Таааак... Ману так и помрет темным и дремучим:((( Фернандо часто говорит об этом, потому как журналюг эта тема зело интересует. Надо дома посмотреть. На работе ничего не нашла. Майк тоже на эту тему рассуждал не раз. Поищу.

Dawn: Sholah Werassa пишет: Как определить ху из ху, если первые всегда врут, а другие говорят правду? опытным путем:)))

Sholah Werassa: Манула отлично. спасибо, лав. Dawn ага, забыл сказать, задать можно им только один вопрос!

Dawn: Sholah Werassa Аха, показываешь на какой-нить предмет и говоришь его истинное название, кто называет правильно -не врут, кто неправильно - врут:)) Например показываешь камень и спрашиваешь? - Это камень?)) Главное, чтобы сожрать не успели до того как вопрос задашь:))))))

Sholah Werassa: Dawn я тоже так думал! но там какая-то тонкость есть. с людоедами просто, вот опять таки в моем любимом Лабиринте... какая дверь ведет к центру, если задать стражникам можно только один вопрос (только одному стражнику!)?

Dawn: Sholah Werassa Вопрос к стражнику: выход к центру где?))))) Один вопрос, один стражник:)))))))

Манула: Dawn пишет: Вопрос к стражнику: выход к центру где?))))) Один вопрос, один стражник:))))))) +666

Манула: - Знаешь, Майк, я перечитал уйму интервью с твоей группой перед этим разговором, и заметил одну существенную деталь: Фернандо, в отличие от множества других музыкантов, практически никогда не позволяет себе грубых выражений типа «holy shit», «fuck it» или «it sucks» в разговоре с прессой, будь то телефонные интервью или e-mail переписка, что характеризует его, как интеллигентного и вежливого собеседника. А как дела обстоят с общением между собой, внутри группы? - Ага, это ты подметил верно, насчёт сильных выражений. Хм, а что же вы хотели - чтобы человек, имеющий университетскую степень, прекрасный философ и неплохой психолог человеческой души, матюгался, как обиженный сапожник? Нет, Фернандо вовсе не такой... Как человек высоких духовных принципов, он попросту не позволяет себе опускаться до описанного тобой уровня, так сказать, «держит марку». И - знаешь - он почти что такой же самый и в обычной жизни, не только в общении с журналистами. - Как типичный лидер коллектива, он не слишком много себе позволяет? Часто ли его желания перекрывают желания остальных участников группы? - Да нет, ничего такого. Вообще, большинство фэнов/журналистов видит лидерство того или иного человека в команде в более-менее искажённом свете, совсем не так, как это есть на самом деле. Для нас не существует непререкаемого лидерства - сама концепция МУНСПЕЛа не выдержала бы такого положения дел. А Фернандо... Понимаешь, он - душа MOONSPELL, сама его суть. Он следит буквально за всем, что касается группы, самостоятельно занимается любыми делами, связанными с её деятельностью. Да, он - настоящий лидер, это правда, но чтобы тиран... конечно же - нет! - Чуть не забыл спросить... Как-то один мой коллега из Португалии (кстати, из уважаемого тамошнего издания) поведал, что ещё до записи дебютного альбома, в демо-времена, то есть, Фернандо очень сильно «подсел» на грибы, хотя через пару лет избавился от дурной привычки. Да ну ладно?! Что-то мне слабо в это верится - вы же не «тиаматы», чтобы поедать грибы... - Хе-хе, сам об этом впервые слышу! Но то, что этот слух очень и очень сомнителен - правда, так как Фернандо вряд ли мог сподобиться на такой шаг. Выкурить «косячок» - это мы всегда готовы, особенно перед выступлением, чтобы расслабиться и для приобретения «мистического» настроения, однако никто из нас не употребляет тяжёлую наркоту, и грибные галлюциногены тоже. Не знаю, откуда твой друг взял эту информацию, но я лично почти на сто процентов уверен, что наш вокалист ничем таким не баловался. Единственный наш «тяжёлый» наркотик, от чьей зависимости нам вряд ли удастся избавиться, - это MOONSPELL. Да и не хотим мы от него «лечиться»... http://music.com.ua/interviews/2003/12/25/11752.html

Sholah Werassa: Манула (кланющийся смайл) я горжусь своим братом. особенно за первый пункт интервью. почти так же, как герром Николаевым.

Манула: Sholah Werassa Дык!

Sholah Werassa: Хотя еще мы траура не сняли По нашем брате, Гамлете родном, Но надо будет овладеть собою И несколько умереннее впредь Скорбеть о нем, себя не забывая… (Шекспир, «Гамлет») 1. 108 БЕЛЫХ ОФИЦЕРОВ Да не знала я, кто такой Кайдановский. Ну, видела за несколько лет до поступления во ВГИК «Сталкера»… И поступала я не столько к нему, сколько «в мастерскую авторского кино» - во всяком случае, у Мастера (есть в этом что-то булгаковское…) были планы ее таковой сделать. Мне лично всегда было скушно работать только с бумагой. И вот - режиссер, актер набирает сценарный курс. А кто тогда из нас знал, что он пишет? Вернее, кто читал? Книжка сценариев вышла уже после смерти. Хотя черновой вариант «Восхождения к Экхардту» я имела честь читать у него дома, с компьютера - я тогда еще не пользовалась компьютером, и потому глупо кивала, как китайский болванчик, а Мастер, словно ассистент пианиста, «переворачивал страницы» - нажимал page down. Но об этом позже. Кайдановский был большой, как белый слон. Ржавые рыжие волосы, а руки очень белые и большие. Мясистые руки, но мягкие. В моем представлении, такие руки должны были быть у римских патрициев. Я их, по крайней мере, именно такими воображала: плотными и белыми, уверенно держащими чашу. Однако колец мастер не носил, и приличествующим случаю маникюром не обладал, наоборот, ногти его были стерты, как у школьного математика, часто пишущего мелом. Было ощущение его незащищенности при общей беззаботности. Слишком большой, как морское чудо, например, кит. Он сам часто говорил про себя, что сыграл в кино слишком много белых офицеров: «Когда я играл своего 108-го…» Откуда именно эта цифра?.. (108 - магическое число. 108 оборотов делает Земля, вращаясь вокруг чего-то, или, наоборот - что-то, вращающееся вокруг Земли.) Вот почему по известному печальному поводу Наташа сказала: «108 белых офицеров Пошли купаться в море…», что в свою очередь вызывает целую цепочку ассоциаций с первой эмиграцией. Зимой он мерз. Одевался достаточно пижонски, в костюмы свободного покроя из хороших и дорогих тканей, преимущественно естественного происхождения. Запахи на нем не задерживались - даже запах табака, хотя дымил не переставая. Костюму он уделял не в пример больше внимания, чем порядку в квартире. Под кроватью у него лежали старые носки. На столе у него стояли ботинки. Не знаю, как он ухитрялся при этом свежо выглядеть. Должно быть, времени хватало только на себя. Однажды я ждала его под дверью (в первый и последний раз, что мне удалось у него побывать). Со мной были Яна и Наташа, про которых я тогда еще не знала, что они - мои подруги. Собственно, поехать к мастеру должна была только Яна, чтобы отвезти пару тонких листиков работ, так было заведено - мастер далеко не всегда приходил в институт. Наташу отрядили показывать дорогу, а я навязалась сама, потому что вдруг поняла, что соскучилась. Мастера дома не оказалось. Как только мы уселись на лестинце и расположились ждать, приехали лифт и из него - та-дам! - вышел мастер вместе с новой женой, Инной. Брови у него поползли вверх, но он был скорее рад. Заставил нас войти в квартиру, при этом Наташа сделала какой-то непонятный жест рукой и убежала, на что я тогда не обратила внимания. Я не оборачивалась, потому что интересы мои были впереди... Пришлось знакомиться со скандальной собакой, чье пузико было как бочка, раздеваться, проходить в комнату и участвовать в семейной трапезе лишними наблюдателями. Инна как всегда была уныла и молчалива, похожа на длинную щепку, руки все время держала скрещенными и сутулилась. Потом пошла и завернулась в темную шаль. Кайдановский пытался кормить нас огромными пельменями, напоминающими свиные уши, которые они с женой почему-то торжественно именовали «манты». Есть я не могла от волнения, желудок у меня дрожал и вообще как-то не глоталось, но я уцепилась за приличный предлог: сослалась на подвернувшийся кстати пост (а может, даже и на собственное вымышленное вегетарианство), и таким образом мантов избежала. Непредусмотрительная Яна вяло ковыряла в тарелке, с завистью на меня поглядывая. Кайдановский извинился, что должен отвести Инну в театр, потому нас оставляет одних в квартире. Дожидались мы его минут сорок. За это время немного пришли в себя. Мы даже неосторожно поиграли с собакой Зинкой, в результате чего одно кресло было ей намертво оккупировано, она охраняла в нем от нас свою любимую игрушку - зайчика, при малейшем нашем движении издавая азартный заливистый лай. (Сей собаке было посвящено единственное приличное стихотворение Иртеньева: «У попа была собака, он ее любил, Она съела кусок мяса - он ее любил; Она писала на коврик - он ее любил; Она тапочки сожрала - он ее любил… И сказал он той собаке: «Видишь, все терплю!..» И ответила собака: «Я тебя люблю…».) Потом Кайдановский приехал, освободив нас от страха перед соседями, стал поить нас чаем, мы разговаривали об искусстве, выясняли совпадения - несовпадения вкусов, я довольно бесцеремонно выражала ему восхищение его комнатой и заведенным в ней беспорядком. Он, в соответствии с появившейся у него в последние годы манерой, демонстрировал - то есть подменял себя - показом разных диковинок. Продемонстрировал сначала свою комнату, подолгу задерживаясь на каждом предмете и рассказывая историю той или иной вещи - кем подарено да где найдено… Впрочем, этой кунсткамерой он на самом деле гордился. И, конечно, все в комнате было расположено не только для себя, но и напоказ - не нарочито, а так, как пишут дневник - вот придет знающий человек, и сразу все про меня поймет… Потом он еще хвастался толстенными альбомами примитивистов, и мы поочереди тыкали пальцем в понравившиеся репродукции. Но попадали всегда на разные. Я весьма самонадеянно высказывалась против женского кино, в особеннсти Муратовой. «А мне нравится…» - расстроенно говорил мастер, «ее называют «анфан терибль», ужасный ребенок…» «Ребенок? - саркастически смеялась я, - Эта некрасивая женщина?..» Вообще, я говорила много безапелляционных глупостей, конечно. Временами мне казалось, что у меня в глазах двоится: на входной двери висел постер со «Сталкера», с автографом Тарковского. Поскольку Тарковского я боготворила, я одновременно узнавала и не узнавала в сидящем передо мной человеке того сталкера, все время забывала про это; но время от времени взгляд у меня фокусировался на плакате, и тогда лицо Кайдановского обретало новое значение, я пугалась и словно видела проступающие сквозь его лицо двойные, тройные смыслы, а само оно превращалось в мраморную маску, и я старалась нащупать «связь времен», ниточку, что вела от Кайдановского прямо к Тарковскому - поймать ее, и уж более не выпускать… Огромный кот Носферату прошел по столу, а потом стал жрать майонез. Я, покосившись, сказала: - А у вас кот майонез ест. - Пускай ест, если тебя это не смущает, - сказал мастер, - я его вообще всегда на столе кормлю. Прижимая к груди руки для пущей убедительности, я сказала, что меня сам факт нахожднения кота на столе нисколь не способен шокировать: - Но ему, наверное, вредно есть майонез. - Да? - испугался Кайдановский. - Тогда отними, пожалуйста… Надо отдать нам с Яной должное - регулярно мы поднимались и сообщали, что нам пора, на что Кайдановский просил посидеть еще, а мы, конечно, не могли отказать… Совершенно не помню, про что же я говорила? Так бывает, когда тебя разбудят, и ты ответишь, а с утра не вспомнишь, что вообще просыпался; а раз не просыпался - как вообще мог говорить в таком состоянии? Кроме того, я в каком-то двигательном возбуждении искурила почти всю его пачку. Проговорили мы часа три, не то четыре, и прервались только тогда, когда позвонила удивленная Инна - Кайдановский забыл, что должен был забрать ее из театра. Он сразу заторопился, попрохладнел, словно это мы были виноваты в его забывчивости по отношению к молодой жене, собрался и мы вышли. Просто спустились вместе на лифте. После этого я видела его еще один раз - он посмотрел на меня поверх очков, таких маленьких квадратных очечков в роговой оправе, тех, что были на нем и в «Волшебном стрелке»… А я тогда заботилась о своей внешности, и очков не носила… Так вот, он подозвал меня к себе что-то уточнить в моих писульках, я стремительно наклонилась носом к бумаге у него в руках, чем и вызвала эту преувеличенно-удивленную реакцию - любимый наигрыш, когда очки сползали на кончик носа, а лоб собирался в складки. Тут он поинтересовался, какое у меня зрение и сурово приказал очки носить. Я, конечно, не стала… 2.YOUR FUNERAL - MY TRAIL Тот важный день моей жизни я запомнила отрывочно, благодаря температуре 39. Простыла я, отважно бегая вместе со старостой ночью в легком пальто за дополнительными бутылками водки для сокурсников, которые при полученном вечером печальном известии сбились в кучу, словно стайка воробьев. Они сидели в общежитской комнате, блаженной памяти 1003(«десять-ноль три»), плавающей в дыму, вертели Arizona Dream нон-стоп, страшно пили и не закусывали. С тех пор Arizona Dream вызывает у меня самые что ни на есть тяжелые чувства… Вид у всех был испуганный, Аркуша все время плакал, и слезы у него стекали по небритым щекам. Больше, кажется, никто не плакал. Этим вечером староста курса Миша Трофименко позвонил мне домой и сказал каким-то раздраженным голосом: - Ася, Кайдановский умер!.. Я опешила, более всего от того, что предупреждают меня об этом событии так бестактно. Возможно, впрочем, что именно эта внезапность и оголенность новости послужила смягчающим фактором, подобно резкой мгновенной боли при глубоком порезе, с последующим сразу вслед за этим бесчувствием. Такую большую новость невозможно было осмыслить сразу, потому она упала в меня и еще несколько дней лежала, медленно растворяясь и пузырьками прорываясь к сознанию. Я слегла, поэтому в предварительных организационных делах, в отличие от Яны, не участвовала. Но на отпевание я поехала, чтобы иметь возможность еще раз посмотреть на Кайдановского. Почему-то я не допускала мысли, что можно было бы оставить его так, чтобы его без меня зарыли, как будто мастер или вообще кто-то мог во мне особенно нуждаться в этот день. Мне нужно было видеть его во всех ипостасях, и сохранять последнее впечатление как о живом я не хотела. Служба была в церки в Брюсовом переулке, которая почему-то облюбована для похоронных дел «культурной» московской публикой. В церкви, несмотря на ранее время, было темно - или в глазах у меня было темно? - и очень много народу, взгляд выхватывал из толпы актеров со свечами в руках, рыдающую Друбич, Соловьева… Казалось, стоит обернуться - и увидишь кинокамеру, установленную где-то за спиной или во мраке под куполом. Впрочем, камеры-то как раз были - снимали новостные каналы. С другой стороны - что ж им, не плакать, в угоду моим представлениям?.. Мне был виден непонятный ракурс: торчащий нос и дальше - горка цветов. Сквозь белую рубашку на груди Кайдановского просвечивали синие буквы Cann. Конфуз: мой сокурсник, армянин Леван поджег свечкой спину какой-то важной дамы в норковой шубе и судорожно принялся ее охлопывать. Руки у мастера были синюшные, с потемневшими у корней ногтями, лицо очень бледное, и на губах запекшиеся светлые корки - а может, просто неровно положили грим. И, конечно, этот хрупкий, как осиные гнезда, венчик со славянской вязью. Много раз я потом слышала страшные рассказы, как пока тело стояло дома, из головы у него что-то подтекало, чуть ли не синего цвета, якобы в морге плохо зашили после вскрытия. А еще кот Носферату чуть не сшиб гроб - задел стол, подсек шаткую ножку, и гроб стремительно поехал вперед, напугав священника. Кайдановский не хотел держать свечку, она прямо зажженная все время падала в гроб, и крест держать не хотел и выбрасывал, и только когда дали ему резной, памятный, из сандалового дерева, согласился. …Мороз стоял страшный, от него болело лицо и перехватывало дыхание. Зайдя на коладбище, я огляделась и увидела, что все, что происходит с нами - прекрасно: усыпанный еловыми лапками снег, непременная жаркая кладбищенская собака с длинным языком, высокие сосны с лысыми макушками. Мне показалось, что делается что-то очень радостное, мы уходили в иную реальность как под воду с этим несомым гробом, и на поверхности жизни нас уже не должно было быть видно; и все это вокруг будто бы и было Бог. Я слышала его где-то рядом, и никогда раньше он не проходил так близко, хотя на этот раз и не по моему поводу, но все же - близко, близко. Вот почему я так думаю: я была готова к ощущению потери, отчаяния и горя, а вместо этого, заглядывая в себя, находила какую-то неуместное, неуемное ликование, тугими волнами приходящее и приходящее из души, и оно было таким по крепкости, что на время перекрывало горе. Между тем мастера я любила, и в душевной черствости себя заподозрить не могла; следовательно, умный организм сам отзывался прежде разума на присутствие незримого. А все положенные чувства пришли позже, через несколько дней. Провожающие столпились в конце аллеи, прислонив к ногам, как к столбам, венки. Началось последнее целование. Я как-то неудобно влезла, между родственниками или ближайшими друзьями, чтобы поцеловать мастера в мертвый и синий лоб, потому что при жизни Кайдановского никогда не целовала, и другого случая поцеловать его мне бы больше не представилось. Но, прикоснувшись губами к морозной пыли, ничего не почувствовала, никакого ответа, еще меньше, чем если целуешь изначально неодушевленный предмет. Потом гигантский дятел задолбил кору в морозном воздухе - сухой стук молотков, заколачивающих крышку. Последовавший затем вечер в Доме кино можно опустить. Трясясь на обратном пути в автобусе, я умирала - долгое хождение по морозу с температурой, а также неумеренное курение весьма этому способствовали. Ни к радости, ни к красоте, ни к Богу это совсем уже не имело отношения. 3. УЛЯЛЮМ Со временем мы стали воспринимать кладбище как род собственной загородной резиденции. Жизнь шла своим чередом, но в эпицентре ее была скромная, разползшаяся могилка. Некоторое время мы ездили туда куждое воскресенье. Весной всегда распускалось много цветов, одно время при сторожке жили павлин и ослик; воздух на кладбище был чище, чем в городе, хорошо было видно закат, и ветер шуршал в соснах так утешительно. Возвращались мы румяные от долгого вдыхания кислорода и физических упражнений по расчистке территории. Постепенно во время совместных разговоров мы лучше узнавали личность покинувшего нас мастера, многократно обсуждая мельчайшие подробности. Когда наши куцые воспоминания истощились, а единственный продолжительный совместный визит к Кайдановскому был обсосан со всех сторон, так что остался скелет переживания, голый и блестящий, мы не нашли ничего лучше, как от беспомощности перейти на сны. Кайдановский продолжал жизнь в наших снах, а со временем его сменили другие персонажи. Должно быть, мы все в то время немножко спятили, постоянно находясь в душной атомосфере влспоминаний, в комнате, в которой были развешаны по стенам фотографии Кайдановского. У каждого из наших сокурсников долгое время висели две фотографии - одна, непохожая вовсе, Кайдановского, и вторая - умершего вскоре после мастера сокурсника, захороненного по какому-то чудовищному совпадению на том же кладбище; мы были с этими фотографиями, как члены тайной секты, отмеченные неведомым простым смертным знанием. Кроме того, мы пересматривали все его фильмы, перечитывали имевшуюся тонкую книжку с его потусторонней прозой, и находили во всем этом множество примеров для подражания. Мы пытались сверять свои поступки с тем, как бы отнесся к ним мастер - как ни странно, у нас обыкновенно получалось, что мастер должен был бы «найти это хорошо». Но, конечно, это вовсе не было культом, просто жизнь сложилась так, что появился на миг в ней человек из грез, похожий на героя книги, поманил и пропал. Я думаю, сходные ощущения должны испытывать люди, на девятый день путешествия в пустыне увидевшие чудесный мираж. Мраморная доска с могилы Кайдановского, на которой выбиты его инициалы и годы жизни, мирно пылится у Наташи под столом. Это лишняя доска, через три года на могилу наконец-то поставили мраморный крест, совершенно не по канону: то ли надо в ногах, а поставили в головах, то ли наоборот - об этом ей хорошо известно. Ей известно также, что сосед, что находится справа от сосны - татарин, похоронен по татарскому обычаю, полумесяцем, так что когда мы садимся на лавочку, то, строго говоря, ходим прямо по нему. Когда настанет конец света, говорит всегда уверенная в воображаемом Наташа, надо быть на кладбище, помочь мастеру выбраться из-под этой мраморной фигни. Я почему-то это воскресение мертвых очень хорошо себе представляю. До каких детских суеверий мы дошли, можно себе представить, если знать, с каким подозрением мы засматривали в глубокую дыру, образовавшуюся однажды в глиняном холмике, а также обнаруживали каждый раз у могилки окурки от пресловутого «мальборо» - крайне подозрительные окурки! Не иначе, как сам выходил по ночам перекурить, прислоняясь к сосне, под которой лежит горемычный татарин. Кладбище для нас стало - заповедная земля, и могила - земляное чрево; в нем помещался центр тяжести. Мир вращался вокруг неподвижного тела. Мне снились разрытые могилы, и все шутки и сценарии несколько лет были посвящены теме смерти. ( Небольшая вставка: Стоит Наташа у могилы на кладбище, к ней подходит мужчина и спрашивает: «Девушка, а чего это вы такая грустная?..») К слову сказать, через месяц на том же кладбище оказался похоронен один из наших сокурсников, умерший тоже от сердца. Через какое-то время перебрался к нам на Кунцевское и Княжинский, которого мы восприняли уже как дорогого гостя. Однажды мы забыли, что находимся на кладбище: зимой, в честь небывалого выпавшего снега, устроили побоище - бегали по кладбищу, лупили друг друга снежками и как минимум по разу падали в сугроб. Жизнь брала верх. А недавно, когда отмечалась траурная дата, мы притащились на кладбище с видеокамерой и часа четыре, пока не стемнело, снимали самих себя и всех, кто пришел на могилу, и в конце концов решили, что отлично проводим время. Такова наша инфантильная реакция на казенную атмосферу горя. Искренне надеюсь, сам мастер это одобряет? http://www.proza.ru/2002/01/16-32

Манула: До половины дочитала. Времени нет. Почему-то очень тяжело воспринимается. Именно сам стиль автора.

Sholah Werassa: Манула Хм. Я наоборот, прочла взахлеб. Мне больше в человеке интересно не какой он там весь из себя растакой, крутой-сякой-заслуженный, а какие у него руки, какой голос, комната, что он носит, чем пахнет... прикус опять же )) именно поэтому читал не отрываясь. Ну не переживай. нафиг себя заставлять.

Манула: Sholah Werassa Нет, я прочитаю, просто на работе наскоками, это не дело. Я понимаю о чем ты говоришь. Это очень интересно, какой человек сам по себе. Это очень много значит для понимания его не как известной личности, а как Сашеньки. Или Лешеньки:-)

Sholah Werassa: Манула пишет: как Сашеньки. Или Лешеньки:-) именно, именно

Sholah Werassa: Выбрось все, что не работает Прямо сейчас. Вот возьми и неси в мусор. Запиленный диск, от которого больше муки, чем радости. И вообще, поглядывай вокруг, интересуйся - скоро диски как факт отомрут, превратятся в файлы на домашнем сервере. Тапочки, в которых ты спотыкаешься, неудобно в них - в топку! Привычку первой хвататься за трубку домашнего телефона - тебе что, домой звонят? Или на мобильный? Наушники, в которых одно ухо барахлит, а так еще ничего - туда же. Вместе с "умершими" колонками. Тарелку от старого сервиза, в которую даже печенье не положишь - такая она дурацкая. Выставь у подъезда, вдруг кому-то счастье. Эккаунт в одноклассниках - тебя еще не задолбали оценки и слова: "Привет! Как дела? Что нового?" Как будто кто-то знает про твое "старое" и твои дела сильно кому-то интересны, кроме тех, с кем и так регулярно "на связи". Листик с диетой на дверце холодильника (не смешно!!!). Ежевечерние разговоры по телефону, когда она тебе: "Ну ты представляешь, какой ужас!" - а ты: "Угу! Конечно!" - а сама в это время переминаешься с ноги на ногу, потому что несмотренный Хаус, нечитанный LQ, необнятый муж, некормленный сын и ты некупанная в ароматной ванной после тяжелого дня. А у нее каждый день ужас - зачем оно тебе? Слова утром: "Еще пять минут!" - таймеру на мобильном пофиг. Или вставай вовремя, или ставь время для себя, а не "по совести". Не работает!!! Манеру тереть глаза, когда они накрашены (или не крась, или не три! Глазам же больно!) Переживания по поводу того, все ли ты за сегодня успела сделать идеально (nobody is perfect - на холодильник вместо диеты!) Сожаления о прошлых поступках, отношениях, о выборе, сделанном когда-то...Сожаления - к черту! Все правильно. Что бы там ни было, это было единственно верное решение для тебя тогдашней, в той конкретной ситуации. Никакого раскаяния, только опыт и благодарность. Отчеты пятилетней давности о делах, семинарах, проектах, финансах. Старые блокноты и органайзеры. Старые файлы в компе. Ты когда в них последний раз заглядывала? В мире уже 21 век, скорость обновления информации сумасшедшая! На кой они тебе? Раздумья о том, "а что, если бы..." - или делай, или не думай. Попробуй - понравится - иди дальше. Каток, японский язык, познакомиться с кем-то, новую работу, изменить стрижку, сходить в театр и пр. Прямо завтра - хотя бы что-то одно, а? Вместо раздумий, которые отменить. Привычку всегда по несколько раз извиняться. Достаточно одного искреннего "прости", если есть причина. Все остальное - лишнее, балласт. Кофты, платья, джинсы и пр. ерунду, которая тебе не идет, не нравится, старит, полнит и т.п. Никаких дач! В утиль! Ты себя не на помойке нашла, ходи всегда красивой! "Чемоданные отношения" - когда нести тяжело, а бросить жалко. Руки еще не отваливаются? Решись наконец-то, и перейди на элегантные кейсы с такими колесиками, которые сами собой едут ко всеобщему удовольствию. Красиво, легко, комфортно, надежно. Метафора понятна? Остатки косметики, ненужные лекарства, баночки-скляночки - долой. Ты заслуживаешь только лучшего, свежего, классного. И самое главное - здоровья и красоты. Обещания "как-нибудь пересечься", написать, сделать, занести, купить, и т.п. - если оно "висит" дольше недели (ну двух, ладно!) и никто не умер, видимо, не надо. Лишнее. Вычеркиваем. Очереди в магазинах и сберкассы - на фиг! Portmone и интернет магазины - экономия времени, нервов, сил. Выбрось привычку "пройтись по магазинам"! Тебе это не надо! Слова "я не умею" или "я в этом не разбираюсь" - не работают. Разбирайся, учись, умей, или плати тому, кто умеет. Ты же не комплексы в себе выращиваешь, а стараешься себе облегчить жизнь, правда? Книжки типа "Как выйти замуж", "Как заработать миллион", особенно "Записки стервы" - выбрось и два раза тщательно помой руки, и больше никогда. Воспоминания, от которых слезы на глазах и руки трясутся. Если есть, выбрось. Вернутся - еще раз "delete". Нечего тебе жизнь отравлять! Было да сплыло! Манеру всегда уступать, "быть хорошей девочкой", тихо помалкивать, даже когда тебе что-то очень сильно надо, но "что люди подумают" - рви с корнем. Говори, проси, комментируй, высказывайся, вежливо и тактично, но по-своему и о своем. Хорошие девочки попадают на небеса, а плохие - куда захотят. Страх состариться, боязнь нового, сомнения в своей красоте и привлекательности, неверие в свое счастье - в плотный пакет, сжечь и пепел по ветру. Не работает: не помогает, а только мешает жить по-человечески. Поломанные дверцы и ручки - вместе с кухней, плитой, чайником и пр. Чинить дороже. Выброси - скорее купишь новое, такое, как нравится. Фотографии, где ты себе не нравишься. Таких нет, и никогда не было - кто докажет? Триста пятьдесят восемь смсок "Ты где?" из мобильного, вместе со старыми контактами и письмами в электронной почте. Без комментариев. Мотки ниток для штопки или вязания - ты что, издеваешься? Откуда у тебя это??? Привычку просерать время в интернете - прямо сейчас брось. Дочитаешь, и иди гулять на улицу. Там хорошо, там свежий ветер, дождь, осень. Пройдись, подыши, посмотри, понюхай. Это живое. Это работает. (с)тырено http://dobrianka.livejournal.com/5176.html

Sholah Werassa: Коротко. Смотрите как странно -бунтари, альтернативщики, пьяницы и хулиганы со временем превращаются в трепетных отцов, а "системные ботаны" в офисный планктон, бесцветный и пустой. Отчего так!? (с) Иван Охлобыстин.

Манула:

Манула: Sholah Werassa пишет: Смотрите как странно -бунтари, альтернативщики, пьяницы и хулиганы со временем превращаются в трепетных отцов, а "системные ботаны" в офисный планктон, бесцветный и пустой. Отчего так!? (с) Иван Охлобыстин. Наверное потому что, бунтарство и отцовство во многом похожие проявления, разные стороны одной и той же грамоты. Это сильные чувства. Хорошо сказал, паразит.

Sholah Werassa: Манула красиво как... Шемнуза ))) Манула пишет: Хорошо сказал, паразит дык. фигню не держим. наконец отформатировал его дневник в е-буку. буду умная преумная...

Манула: Sholah Werassa пишет: буду умная преумная... Шоль, куда дальше-то?

Sholah Werassa: Манула не, откуда-начинать-то? ))

Манула: Воспоминания из детства. Не особо люблю этим заниматься, но иногда находит. Хочется сравнить впечатления оставшиеся от каких-то вещей увиденных или услышанных в нежном возрасте с той реакцией, какую они вызовут сейчас. Советский фильм-сказка по двум сказкам Уайлда "Мальчик-Звезда" и "день рождения инфанты". Как и было принято в советском прошлом, фильм добротный, яркий и эмоциональный. Рыдала я над ним не один раз и главного героя, которого сыграл Павел Чернышев, придушить хотелось каждый раз!:-)

Sholah Werassa: Манула Зря. Воспоминания так рознятся, такими становятся контрастными. И невероятно ценными.

Sholah Werassa: Хаяо Миядзаки о Хаяо Миядзаки. Я не рассказчик. Я человек, который рисует картинки. Я признаю: рисованная анимация умирает. Мастера рисованной анимации скоро станут не нужны, как когда-то стали не нужны создатели фресок. Но я счастлив, что мне довелось провести в этом умирающем ремесле больше сорока лет. Я догадываюсь, что компьютер способен на большее, чем человеческая рука. Но мне уже слишком много лет, чтобы заставить себя убедиться в этом. Иногда мне хочется сказать: откажитесь от анимации — вокруг нас и так слишком много воображаемых вещей. Современный мир бесплоден, пуст и лжив. Надеюсь, я смогу дожить до того дня, когда все застройщики обанкротятся, Япония обеднеет, и все вокруг покроет высокая дикая трава. Жизнь — это просто мерцающий в темноте свет. В битве богов и людей людям никогда не выйти победителями. Я законченный пессимист. Но если у кого-то из коллег рождается ребенок, все что мне остается — это пожелать ему счастливого будущего. Ведь ни у кого нет права говорить ребенку, что он не должен был рождаться в этом догорающем мире. И мы никак не можем ему помочь — разве что благословить его. Собственно, думая об этом, я и делаю свои фильмы. Мне кажется, что дети интуитивно понимают это лучше, чем взрослые: мир, в котором они родились, безжалостен, безнадежен и сыр. Несмотря на пессимизм, я не собираюсь делать фильмы, которые говорят: отчаивайся, беги и прячься. Все, что я хочу сказать — это: не бойся, когда-нибудь все встанет на свои места, и где-то тебя точно поджидает что-то хорошее. Мы живем в эпоху, когда дешевле и выгоднее купить права на фильм, чем снять его. Большинство современных фильмов построено на одной идее: вначале нужно изобразить зло, а потом — его уничтожить. Так делают все, но, на мой взгляд, от этой идеи пахнет мертвечиной. Как и от другой популярной идеи — о том, что у истока любого злодейства — в жизни, в политике, где угодно — стоит конкретный человек, которого всегда можно обвинить и которого всегда можно наказать. Это самая безнадежная мысль, которую я когда-либо слышал. Никогда не упускайте шанса сразиться с продюсерами. Люди, которые спрашивают вас, не нужен ли вам еще один год для окончания работы над фильмом, — самые большие лжецы на свете. Потому что этот год они не дадут вам никогда. Все, что они хотят — это запугать вас. Я всегда заканчиваю работу до отведенного срока Никогда не позволяйте работе делать вас своим рабом. Тот, у кого недостаточно опыта и наблюдений, вряд ли может называть себя аниматором. Однажды, когда мы разрабатывали сцену с горящим огнем, часть моих сотрудников призналась мне, что они никогда не видели горящих дров. И я сказал им: «Останавливаем работу. Поезжайте и посмотрите». В тот момент я подумал, что, наверное, я очень старый. Потому что я помню то время, когда все японские бани топились при помощи дров. А сегодня ты просто нажимаешь кнопку. Вдохновение можно найти даже в прогнозе погоды. Конечно, у нас на студии есть и компьютерный отдел. Но я всегда говорю им: «Старайтесь работать неаккуратно, не стремитесь к идеальным линиям. Мы ведь здесь создаем тайну, а тайна никогда не бывает идеальной». Мне не нравится, что многие люди считают, что ностальгия — это привилегия взрослого человека. Дети чувствуют ностальгию точно так же, если не более остро. На мой взгляд, ностальгия — это самая распространенная человеческая эмоция. Ведь жизнь — это непрерывная череда потерь. И дети чувствуют эти потери так же, как и все остальные. Я полагаю, что детские души наследуют историческую память предыдущих поколений. Потом, когда они начинают взрослеть, доставшаяся им память становится все более и более недосягаемой. Поэтому больше всего на свете я хочу сделать фильм, который способен разбудить в людях эту память. Если я сделаю это, я точно смогу умереть счастливым. Я живу жизнью обычного человека своих лет: хожу в магазин, покупаю еду, а также захожу иногда в кафе — просто чтобы выпить чашку кофе. Ненавижу коллекционирование. Не люблю критиков. Иногда мне даже хочется кого-то из них пнуть. Но я слишком слаб, чтобы пнуть критика. Я не люблю читать рецензии. Я люблю смотреть на зрителей. Самая страшная ловушка, в которую может угодить режиссер, — это страх того, что на его фильме зрителю будет скучно. Хороший детский фильм нужно снимать с расчетом на взрослых. Главный герой большинства моих фильмов — девочка. Я могу очень долго объяснять, что я хочу этим сказать и как я к этому пришел, но лучше ограничиться кратким ответом: все дело в том, что я очень люблю женщин. В моих фильмах очень много свиней. Может быть, это просто потому, что свинью легче нарисовать, чем верблюда или жирафа... Но, если говорить правду, мне кажется, что свинья очень похожа на человека — по поведению и внешне. Обретение свободы — самая большая радость, доступная человеку. Вся красота мира легко может поместиться в голове одного человека. К черту логику.

Sholah Werassa: Ежедневное чудо - не чудо Ежедневное горе - не горе. Настоящее горе другое. И о нём говорить не хочу я. Ежедневные блёстки - как ветошь. Ежедневная ноша не давит. В ежедневные слёзы не веришь Не тревожит. Надоедает. Лжёт язык в ежедневном застолье. Бесконечные вопли писклявы. Постоянные вздохи - не вздохи Ежедневные клятвы - не клятвы. Ежедневная ссора - не ссора... Но, над спелой росой нависая, вдруг встаёт ежедневное солнце. Ошарашивая. Потрясая. Ежедневной земли не убудет... И шепчу я, охрипнув от песен: пусть любовь ежедневною будет. Ежедневной, как хлеб. Если есть он. Автор: Р. Рожественский

Dawn: Sholah Werassa Красиво........



полная версия страницы